Русская Монархия. Свет угасшей звезды…

Оспаривание юридических прав Кирилла и копание в давних семейных недоразумениях, полностью преодоленных за 10 лет до революции, использовалось (и по сей день используется) часто. Но даже открытые противники в минуту откровенности признавали, что эти «аргументы» высосаны из пальца. Даже кадет, масон и ярый враг монархии В.А. Маклаков, относившийся к Кириллу Владимировичу с нескрываемым раздражением, злорадствующий по поводу любых его неудач, еще до официального принятия Государем титула Императора в изгнании писал в мае 1924 года своему единомышленнику Б.А. Бахметеву: «Конечно, самыми разными юридическими крючками можно было бы доказывать, что он не имеет права на престол; но все это не только крючки, но скажу Вам, как адвокат, и неубедительно. Кирилл, действительно, с точки зрения легитимизма есть уже российский император».

А вот возможность двусмысленно трактовать приход Кирилла в Думу 1 марта 1917 года дало пищу для черного мифа, оказывающего эмоциональное воздействие, более сильное, чем «юридические крючки». Начали с придания этому событию характера проявления нелояльности Императору. Еще без «банта». Просто — раз привел Экипаж в Думу, значит, поддержал думцев. А раз думцы оказались против Императора, значит, предал Императора. «Логика» топорная, примитивная, ничего на самом деле не объясняющая, но легко усваиваемая.

Потом то тут, то там, для красного словца начала появляться эта пикантная подробность: «Не просто пришел, а еще и красный бант надел». То есть, если кто-то сомневается в плохих намерениях — вот вам доказательство измены! И неважно, что в источниках, современных событию, нет никаких бантов. Неважно, что практически ни один из тех, кто в 1920-е годы начал писать о «красном банте», не присутствовал во время появления Гвардейского Экипажа в Думе. Неважно, что ряд очевидцев этого события самых разных убеждений (а вовсе не только легитимисты) засвидетельствовали, что никаких бантов не было не только на Великом Князе, но и на чинах Экипажа. Но эта клеветническая выдумка нужна для закрепления мифа об «измене». Капля камень точит. Постепенно «красный бант» прочно «прилип» к мундиру Кирилла Владимировича, превратился из придуманной постфактум сплетни в «общеизвестный факт».

Потом «красный бант» вырос до размеров красного флага, якобы чуть ли не собственноручно водруженного Великим Князем над крышей его «дворца» (на самом деле у Кирилла Владимировича в Петрограде был дом для лиц его уровня довольно скромный). И дальше уже можно было ни в чем себя не ограничивать. Когда читаешь пасквили, направленные против первого Императора в изгнании, невольно ловишь себя на мысли, что еще чуть-чуть, и дойдем до описания того, как Кирилл Владимирович организовывал расстрел Царской Семьи…

Правда, уже давно опубликованы исторические источники, в том числе «Манифест Великих Князей» и переписка Кирилла Владимировича и Павла Александровича. Но ослепленные (или сознательно лгущие) люди продолжают упорно повторять клевету. Недавно один молодой доктор наук опубликовал негативную статью о Кирилле Владимировиче, в которой, попирая все мыслимые правила научной методологии и элементарной этики, умудрился ни единым словом не упомянуть эти документы, являющиеся основополагающими для понимания всей ситуации. А когда ему на это указали, начал безпомощно огрызаться и ссылаться то на В. Пуришкевича, то на М. Палеолога.

Еще один историк, ознакомившись с документами и моим исследованием о февральско-мартовских событиях 1917 года, признал, что никакого «банта» на Кирилле, скорее всего, не было. Но, оказывается, это ничего не значит, потому что, по мнению сего историка, Великий Князь должен был прорываться в Царское Село к Императрице Александре Феодоровне. Уверяю вас, что если бы Кирилл Владимирович оказался рядом с Александрой Феодоровной, этот историк написал бы, что он сказал ей не те слова. А если бы и слова были те, то — не так посмотрел, не так думал, не так чувствовал и не так дышал… Короче говоря, «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Посмотрел бы я на этих безпощадных судей и «замерщиков» любви, верности и преданности, как они бы действовали в несравнимо менее критической обстановке, чем революция.

Причем, бывает, одни и те же исследователи и публицисты, с возмущением отвергая инсинуации Палеолога, Родзянко, Пуришкевича и им подобных в отношении святых Императора и Императрицы, в отношении того же Г.Е. Распутина, вместе с тем, с трогательной доверчивостью относятся к любым гадостям, которые те же самые персонажи написали в адрес Кирилла Владимировича. Откуда же столь явные двойные стандарты? Наверное, прав А.С. Пушкин: «Живая власть для черни ненавистна, они любить умеют только мертвых». Кирилл Владимирович поднял упавшее знамя и обезпечил его передачу живой линии преемников. Этого ему никак не могут простить как «левые», так и многие «правые». Жалко таких людей и страшно за их духовное состояние.

Разгребать кучи подобных мифов предстоит еще очень долго. Ведь у их создателей расчет простой: мы выплеснем ведро нечистот, а вы убирайте. Уберете — еще выплеснем. Но ничего не поделаешь. Если хочешь жить в чистоте, нужно постоянно вычищать мусор, даже если его набросали другие.

«Кругом измена и трусость, и обман!»

— Отрекался ли от престола святой Страстотерпец Государь Николай Александрович? Можно ли считать его отречение законным или это был дворцовый переворот с последующей фальсификацией документа об отречении?

— Экзотическая конспирологическая теория о «подложности» отречения и, тем более, о том, что Государь вообще не отрекался, полностью взята «с потолка». Она почему-то сегодня получила широкую поддержку, хотя и противоречит всему комплексу исторических источников той эпохи. Прежде всего, противоречит дневнику святого Императора Николая II, который собственноручно записал буквально следующее: «2-го марта. Четверг. Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто безсильно что-либо сделать, т[ак] к[ак] с ним борется соц[иал]-дем[ократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ч[аса] пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот[орыми] я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!» (Дневники императора Николая II. — М.: ORBITA, 1991. — 736 с. — С. 625.)

Из сопоставления дневниковых записей Государя, из его переписки с Государыней Александрой Феодоровной и Великим Князем Михаилом Александровичем, из официальных документов и воспоминаний непосредственных участников и очевидцев, во всей совокупности и системной взаимосвязи этих источников, мы можем достаточно полно восстановить картину событий.

Мы знаем, как зрел заговор с целью отстранения Императора от власти, что в нем было заранее подготовлено и предвидимо, а что возникло стихийно и спонтанно, и чем лишь воспользовались заговорщики и революционеры.

Нам известно, как шло склонение Государя к мысли о неизбежности отречения: сначала дезинформация о положении в столице для оттягивания времени, потом блокирование царского поезда на пути в Петроград, затем безпрецедентное моральное давление со стороны командующих фронтами.

Известны этапы подготовки проекта манифеста об отречении: его редактирование в первой версии и, в конце концов, не соответствующий букве закона, но по-человечески вполне понятный порыв Императора. Чтобы избавить своего несовершеннолетнего и больного сына от превращения в ширму для безчестных политиканов, Государь пожелал передать престол через голову Цесаревича следующему в порядке престолонаследия Великому Князю Михаилу Александровичу, своему родному брату.

Даже мельчайшие нюансы известны, вплоть до того, что в последний момент св. Николай II заменил нелепое в соответствующем контексте манифеста выражение «всенародную присягу» на словосочетание «ненарушимую присягу», что было правильнее по смыслу.

Поэтому когда кто-то пытается доказать, что «отречения не было», потому что оно напечатано на пишущей машинке и подписано карандашом не того цвета, не может возникнуть иной мысли, что данное лицо просто хочет поспекулировать на трагической теме и на чувствах людей, чтобы привлечь внимание к своей особе.

Если же вернуться к правовой стороне дела, то мы можем сказать следующее.

Отречение царствующего Императора не было регламентировано законом, но и не противоречило Основным Законам Российской Империи. Когда-то и отречение от гипотетических будущих прав на престол тоже не было сформулировано в законе, но затем оказалось введено в законную силу после первого прецедента (отречения от прав на престол Цесаревича Константина Павловича).

Так что неправы те, кто утверждает, что Император не мог отрекаться в принципе, что отречение было априори незаконным. Если бы государственная жизнь России вернулась в нормальное русло, в Основных Законах появилась бы новая статья, устанавливающая порядок отречения царствующего Государя, его статус после отречения и тому подобные вещи.

Дело также не в том, что акт об отречении был подписан в условиях фактического лишения свободы, под психологическим давлением, под влиянием искаженной информации. Вернее, не совсем в том. Конечно, такие сомнительные обстоятельства нельзя полностью сбрасывать со счетов. Но, в общем, любые решения в той или иной степени вынуждаются обстоятельствами. Поэтому рассматривать вопрос о возможности отмены какого бы то ни было правового акта можно только в случае, если подписавший его человек, или лица, законно представляющие его интересы, заявляют, что он вырван у него насилием.

В рассматриваемом случае, если бы Николай II не был казнен и правовой строй России был бы восстановлен, данная проблема в соответствии с принципом законности решалась бы так. Государь должен был либо подтвердить невозвратность своего отречения, либо заявить, что считает манифест вырванным силой.

Зная о характере, мировоззрении и глубокой честности Николая II, можно с высочайшей степенью уверенности предполагать, что он не стал бы отказываться от подписанного им акта, по крайней мере в отношении себя лично. Аналогично тому, как не мог помыслить отказаться от насильственного пострига в монахи его прародитель Филарет (Романов). Это события, конечно, разные, и различны исторические условия, но принцип отношения к свершившемуся по Божией воле или по Божиему попущению — один.

Недействительным акт об отречении от престола Императора Николая II был по двум именно сугубо правовым, а не эмоциональным или идеологическим причинам.