Прот. Георгий Митрофанов: Наш народ попытался совершить самоубийство

Почему сейчас так фальшиво звучит Шмелев? Потому что только в эмиграции можно было так писать о русской жизни. Он писал о той жизни, которую никогда не ценил сам, которой никогда не было и апеллируя к которой, он, в общем-то, занимался анестезией эмигрантских комплексов. Вот что так раздражало Бунина, который был с ним близок и чувствовал как более здравомыслящий человек неправду этого. В данном случае Шмелев всего лишь занимался мифотворчеством, для христианина, всегда неполезным.

Когда ты это осознаешь, то задаешься вопросом: ЧТО надо делать экстренного для того, чтобы даже в церковной жизни, где многие исторические традиции уже невосстановимы, продлить присутствие жизни? Я не знаю. Может быть, это не очень эффектная позиция для человека на шестом десятке лет, являющегося священником, который должен всегда знать, как надо, благославляя всех и вся на все и вся. Тем не менее, я не могу не сказать, что ЗДЕСЬ я не знаю, что можно предложить. Как расшевелить наше общество и светское, и церковное для того, чтобы проступило биение подлинной жизни. Поэтому мне кажется, что мы потеряли историческую Россию. Но это не катастрофа, если есть Церковь.

- В какой степени, по Вашему мнению, могут уживаться в одном обществе поклонение Ленину (мавзолей, 6 тыс. улиц его имени), другим апологетам коммунизма (от Маркса до Ворошилова и Кирова), к сохранившимся советским праздникам (23 февраля, например) и стремление России быть современным, развитым, сильным, безопасным государством? Нельзя ли просто признать, как часто говорят, «что все это наша история» и «ее не надо поливать грязью»?

- На этот вопрос я всегда отвечаю: если вы, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, знаете нашу историю, то вы понимаете, что ТАКИМ деятелям не может быть памятников, именно потому что в истории они проявили себя как злодеи и разрушители. Странные сочетания памятников, праздников и названий в нашей жизни – это свидетельство исторического беспамятства, неинформированности, потому что мы даже не знаем всерьез, КАК проявил себя тот или иной человек. Мы не только не знаем, но и знать не хотим.

Я ведь формировался в постоянном противостоянии с собственным отцом, который был типичным (не самым плохим, я это понимаю) представителем нашей военной среды: капитан 1 ранга, военный инженер с 2 высшими образованиями, прошедший Войну. Но я понимал, что ведь, в общем и целом, он входит в когорту людей, которые уничтожали Россию, даже тогда, когда служили в мирное время в вооруженных силах, которые высасывали из нашей обокраденной бедной страны последние ресурсы, интеллектуальные, материальные, минеральные и другие.

У меня есть глубокое убеждение, что мы должны критически взглянуть на своих отцов, как это сделал, например, сын Мартина Бормана, католический священник. Он молится о нем, но при этом дает определенную нравственную оценку ему и считает своим долгом искупить вину того поколения и собственно самого отца перед миром, перед Германией и так далее. У нас же этого чувства нет: мы должны ВСЕГДА гордиться своим прошлым, своими предками.

Но как же я могу гордиться и любить страну, в которой преследовали христиан? Убивали СТОЛЬКО ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ! Однако даже это очевидное для христианина суждение трудно осмысливаемо даже для сознания многих людей церковных. И если это так, то что же удивляться улицам с именами палачей.

Деятельность Фонда «Возвращения» – объективно-то правильная. Я ничего не могу возразить против этой деятельности. Я вспоминаю, КАК это было отрадно идти с сыном по Ленинграду и показывать город вместе со старыми санкт-петербургскими названиями. Что я пережил, когда увидел трехцветный флаг над Мариининским дворцом! Флаг, который был с детства для меня мечтой, когда я школьником мечтал, что этот флаг когда-нибудь появится.

Сейчас же мне даже кажется, что нам нужен какой-то другой флаг: оставим тот флаг нашему прошлому. Помню, как в те самые переломные времена в «600 секундах» Невзоров предложил вариант красного флага с двуглавым орлом. Увы, это более отражает действительность. Даже в вооруженных силах у нас сохранился красный флаг при использовании двуглавого орла.

И почему даже наша Церковь, которая канонизовала новомучеников, не постаралась сделать все, чтобы этого не допустить? Я помню, как Патриарх Алексий IIговорил, что НЕЛЬЗЯ восстанавливать старый гимн, но когда его восстановили не было никакого возражения со стороны Церкви. Это – кощунство, это глумление: под пение этого гимна выходили на добивавшие их работы узники лагерей, в том числе те, которые позднее были признаны мучениками. Меня, с детства слышавшего это гимн, в дрожь бросает от отвращения, когда сегодня по утрам его приходится снова слушать.

Символика его выразительна: у нас звучит гимн, написанный по заказу недоучившегося семинариста, подпавшего под отлучение Поместного собора Церкви 1917 года, ПОСЛЕДНИМ регентом обновленческого Храма Христа Спасителя, переделавшегося в советского музыкального генерала Александрова. Ну, а автор текста гимна С. Михалков – это отвратительный представитель изменившего себе дворянства, выживающий в любых условиях, даже переписывая собственные стихи.

Музыка Александрова по-своему выразительна, но разве можно забывать то, что он был именно ПОСЛЕДНИМ регентом Храма Христа Спасителя, после того как храм в 1923 году захватили обновленцы. При этом весь старый клир этого Собора был репрессирован. Там проходили первый и второй обновленческие соборы. А потом регент этого храма пишет гимн партии большевиков. И это не возмущает нашу Церковь? Ну, стойте теперь под музыку, написанную обновленцем.

- Как Вы оцениваете факт первого массового возвращения названий в блокадном Ленинграде в 1944 году? Какие истинные цели, по Вашему мнению, преследовала советская власть, когда согласовывала это решение с учетом того, что возвращались деидеологизированные названия? НЕ из той ли эти действия серии, что и заигрывание советской власти с Цекровью во время Войны?

- Сталин уже в 1930-е годы стал интуитивно ощущать ущербность интернационалистической направленности коммунистической идеологии, и отступив от коммунизма в очень важном тезисе о невозможности победы коммунизма в одной стране (а получилось именно так), он стал апеллировать к более патриотическим традиционным идеологемам: особый путь России, Россия – лучшая страна, потому что именно в ней большевики пришли к власти. Нужно теперь было уже не делать вид, что истории России не было, а предлагать такого рода курс русской истории, из которого следовало бы, что вся предыдущая история Россия якобы неизбежно вела к победе Октябрьской революции. Отсюда интерес Сталина к 1-му учебнику истории в 1934 году: просмотр его и так далее.

Начинаются попытки использовать русскую историю для обоснования новой версии коммунистической идеологии. То же использование русской военной атрибутики (восстановление орденов и пагон). Вы никогда не задумывались над ужасным опытом по созданию ордена Славы? Вдумайтесь в это: берутся цвета георгиевского солдатского креста и к ним прицепляется пятиконечная звезда. Крест, переделанный в звезду: это же какое великое кощунство!

Шел поиск идеологии. Я даже думаю, что чисто по-человечески на склоне лет Сталину было приятно ощутить себя не только наследником революционеров, но наследником властителей, которые были в ТОЙ стране, которую он со своими подельниками в 1917 году захватил. Там могла быть даже своего рода ностальгия и желание приписать себе атрибуты ТОЙ власти, которая, действительно, была более величественной, чем то, что удалось создать ему.

Для меня это еще страшнее того нарочитого исторического забвения России, которое было в 1920-х годах. Почему? Потому что попытка забыть историю не столь кощунственна, чем попытка перетолковать историю в коммунистическом духе. Если результатом исторического развития России является коммунистический Советский Союз, так это полная катастрофа русского народа, русской истории. Я понимаю, что победа большевизма в России не была неизбежной, но была далеко не случайной. Об этом и нужно размышлять сегодня! Как надо размышлять не только о том, КАК происходило уничтожение России, но ПОЧЕМУ оно происходило. Это сейчас самый главный вопрос.

В чем вина нашей земной Церкви, что такие гонения на христиан, на Церковь происходили именно в России? Почему 900 лет воспитывавшие народ священники воспитали его так, что большая часть его либо участвовала в гонениях, либо не мешала? Вот вопрос, который мы, к сожалению, стараемся не задавать. Говорят: «Зато у нас новомучеников больше, чем в любой поместной церкви!» Так ведь палачей-то все равно было больше. И палачи вышли из тех же самых церковно-приходских школ и приходских храмов.

Эти вопросы настолько страшны, что их хочется замолчать и отодвинуть. Допустим, мы восстановим исторические названия, допустим, уберем из Веселого поселка имена коммунистических палачей И что же? Безликий Веселый поселок, отвратительная часть нашего города, но вместо Дыбенко назвать проспект, скажем, именем Эссена? Или улицу Колонтай именем княгини Дашковой? И останутся все эти дома? Нет, мне кажется, что Веселый поселок с его топонимикой надо оставить. Это – памятник. Другое дело – что нам и памятники не указ.

Почему в свое время меня возмутил Храм Христа Спасителя? Нельзя было делать то, что сделали. Не потому что архитектурное, технологическое качество оказалось гораздо хуже, чем было. Другое: мы как будто попытались дать Богу отступное: «Да, ну было такое несчастье, гонения, бассейн на этом месте, но вот, Господи, тебе храм почти такой же, и оставь нас в покое. У нас все, как было». Мы сейчас восстанавливаем часто церковную жизнь такую, какой она не должна быть. Она вновь рухнет, и падение будет еще более страшным. По существу, когда сейчас восстанавливаются храмы, это не учитывают. Я, например, думая, что в процессе восстановления Федоровского храма в Петербурге, в котором в советские годы располагался молокозавод, лучше многое оставить таким, как было: убрать молокозавод и оставить руины и построить рядом, может быть, меньший храм. А эти руины напоминали бы нам, ЧТО мы сделали не просто с храмом, что мы с Церковью сделали, с собственной душой сделали. Такой памятник был бы весьма уместен.

Мы же хотим все сделать таким, каким это якобы было. Все равно не получается, но возникает иллюзия того, что мы не так плохи, как мы есть. Но ведь христианская жизнь начинается как раз с момента осознания собственного несовершенства, собственной немощи, убожества, греховности, а не когда человек говорит «Я – велик! И не так плох, как может показаться. Мой отец разрушил храм, а я его опять построил. И значит ничего ЭТОГО не было».

Посвятив 18 лет работе Синодальной комиссии по канонизации святых, я вдохновлялся тем, что когда мы прославим новомучеников, то мы настолько ужаснемся тому, что мы СДЕЛАЛИ, что наша церковная жизнь станет какой-то иной, что мы попытаемся, действительно, соответствовать ТЕМ, кого мы прославили. А это была ЛУЧШАЯ, хоть и меньшая часть нашей Церкви. И вот канонизация произошла, а почитание новомучеников в нашей стране отнюдь не стало сколько-нибудь распространенным.

Более того, я часто задумываюсь над тем, что не стала ли наша канонизация новомучеников способом забвения ИХ сути, потому что, если всерьез о них размышлять как о святых, которые к чему-то обязывают, то уже не будешь жить той спокойной, духовно сытой жизнью, к которой многие стремятся сегодня даже в Церкви.