Прот. Георгий Митрофанов: Наш народ попытался совершить самоубийство

Если это настоящее будет требовать апелляции к истории (в проповедях, в богослужении) – многие современные священники будут это делать постольку поскольку, но на самом деле, они отчуждены от нашей истории. Им все равно, как называются улицы, на которых будет находиться их храм. Я должен сказать больше: многим из них безразлично, как будет называться их храм. Лишь бы он давал им возможность реализовать себя.

- Почему же нельзя деятельность по возращению символов, или как Вы сказали, по имитации утерянного прошлого, рассматривать в двух аспектах: как, с одной стороны, лакмусовую бумажку, как термометр, показывающие, какие в обществе проблемы, а с другой стороны, как флаг, показывающий, куда обществу стоит идти? В этих аспектах не может быть рассмотрена деятельность по восстановлению внешних признаков утраченного русского мира?

- Зачем восстанавливать внешние признаки утраченного? Я, например, убежден, что не нужно восстанавливать все те храмы, которые были, потому что в этом нет никакой необходимости. При этом иногда нужно строить храмы там, где их никогда не было. Что же касается тех же самых улиц, то если люди у нас совершенно равнодушны к тому, что у нас существует, например, тот же самый мавзолей, то что говорить о большевицких названиях улиц, уничтоживших исторические названия!

- Но по опросу, проведенному Единой Россией более 60% граждан высказалось за захоронение трупа Ульянова.

- Ну, и что же?

- Возможно, это – некий результат падения коммунизма в нашей стране.

- Я не считаю, что коммунизм у нас рухнул. Он мимикрировал. Мне тоже до определенного времени казалось, что он рухнул. Потом я понял, что НЕТ! Дело в том, что власть худших (я отнюдь не имею ввиду только государственную власть, я имею ввиду все общество) не может и не хочет на эти вещи реагировать.

Приведу живой пример. Хотели вернуть улице Куйбышева историческое название Большая Дворянская. Бились-бились! А потом на этой улице установили мемориальную доску: «В этом доме жил партийный деятель секретарь Ленинградского Обкома КПСС Григорий Васильевич Романов». Слава Богу, что улица осталась улицей Куйбышева. А если бы она вновь стала Большой Дворянской – как бы это выглядело? Это выглядело, как выглядит наша страна – с двуглавым орлом и с гимном партии большевиков.

Есть улица Гороховая. Но на ней не только сохраняется старая мемориальная доска Дзержинскому, но и установлена новая: «В этом здании в Высшей школе МГБ учился выдающийся государственный деятель азербайджанского народа Гейдар Алиевич Алиев». Вы понимаете, что происходит? Большинству наших современников все равно, КАКИЕ доски украшают здания.

У меня в детские годы было странное ощущение, когда я жил в этой коммуналке в центре города на улице Ломоносова (на Чернышевом переулке), где с давних пор жил брат моей бабушки – выпускник Императорского Политехнического института – детища С.Ю. Витте. Несмотря на то, что я жил в большой коммуналке, переделанной из когда-то большой квартиры, у меня было ощущение той жизни, которая была когда-то, ощущение, что я живу в городе, который построен для людей, которых сейчас нет. Сейчас здесь живут какие-то пришельцы. Строго говоря, это было правильно после тех потерь, которые город понес в Гражданскую войну, после Большого Террора, в Блокаду.

Но дело-то даже было не в этом. Когда, допустим, тот же брат моей бабушки, выпускник Царицынского реального училища, приехал поступать в столицу в Императорский Политехнический институт, это была страна, в которой студент из провинции, получив высшее образование, очень легко входил в ту самую дворянскую русскую культуру, продолжательницей которой была русская интеллигенция. Не та образованщина, которая бросала листовки и бомбы, а которая трудилась в России в качестве врачей, инженеров, юристов. Так вот этот слой СНЯЛИ! Ну, какое, например, значение для таджика-дворника – как называется эта улица? К сожалению, таких «таджиков» духовных у нас очень много (я без уничижения употребляю это слово).

Петров: С учетом того, что большинству тематика возвращения к историческим ценностям безразлична, не стоит ли заняться борьбой за бессмертные души этого большинства вместо того, чтобы руки опустить?

О. Георгий: Весь мир прошел через некий период разрыва историко-культурной преемственности. У нас же все это имело такой концентрированный характер, что трудно найти какие-то пути выхода. В той же Западной Европе культурно-историческая традиция сохранена гораздо лучше, чем у нас, но она имеет значение для меньшинства. Другое дело, что Западный мир плюралистичен, он допускает возможность существования разных мнений, он охраняет законодательно право реализовывать себя тем, для кого историческая преемственность важна, для кого это важно, наряду с большинством тех, для кого это безразлично. К тому же на Западе не было таких значимых потерь культурных слоев (носителей исторической памяти), как у нас.

Что же касается нас, то, знаете, когда мы говорим о 20 веке, следует задать вопрос: что же произошло с нашим народом?

Наш народ попытался совершить САМОУБИЙСТВО, но оказался таким большим и сильным, что себя убить не смог. Он себя искалечил. И вот оставшись таким искалеченным духовно, он нуждается уже в каких-то иных средствах, нежели чем просто работа в области культуры. Конечно, я хорошо представляю, что, допустим, в Чехии и Словакии очень легко было заменять коммунистические названия, потому что советский период там был короткий, не было такого жестокого режима и так далее.

В России же произошло такое, чего не происходило ни в одной стране Восточной Европы. И поэтому что здесь нужно делать? Вы говорите: «Восстановить историческую топонимику!» Я – согласен! Но вот вспоминаю очень для меня дорогой город, в котором я часто бывал, – Старая Русса. Городу – тысяча лет, … но в нем невозможно предположить, что он существовал хотя бы в 18 веке. Осталось немножко храмов, а в остальном советская застройка с соответствующими названиями улиц. Вернули одну лишь Георгиевскую улицу (по Георгиевскому храму).

Для меня символ этого города – центральная площадь со старой пожарной каланчой и восстановленным собором, памятник Ленину и тут же рядом нелепое здание, где дискотека под названием «Зеленая тоска». Это – символ. Уверяю вас, что для наиболее активной молодой части рушан дискотека «Зеленая тоска» гораздо привлекательнее, чем храм (в который они, впрочем, тоже могут заходить), а памятник Ленину не вызывает у них никаких чувств, как впрочем, и нелепый памятник Достоевскому, установленный недалеко.

- Старая Русса – хороший пример, потому что как раз в этом году по поручению новгородского губернатора Митина в этом городе, наконец, была создана топонимическая комиссия. В нее вошел ведущий научный консультант Фонда профессор Михаил Викторович Горбаневский, и мы надеемся на то, что будут восстановлены названия, которые сопутствовали жизни этого города на протяжении веков, вместо улиц в честь Либкнехта, Розы Люксембург, Клары Цеткин, Маркса и прочих лиц, не имевших отношения к России, не говоря о Руссе. Разве это не способ восстановления, хоть и частичного, исторических корней этого города?

- То, что Вы сообщили про Руссу и для меня радостно, но надо учитывать, что в том же Петербурге гораздо легче сохранять иллюзию, что что-то у нас еще осталось.

Надо сказать, что большой ошибкой советской власти было то, что она не смела с лица земли полностью Петербург-Ленинград, построив нечто новое, и не запретила преподавать в школах литературу, созданную в Российской империи. 200 лет имперского периода истории России мы пытались идти вместе со всем христианским цивилизованным миром – по тому пути, на который нас поставил еще Владимир Святой. Пришли монголы – сдвинули нас с этого пути. Петр Великий попытался вернуть, а потом мы опять сошли с этой стези и пошли особым путем. Действительно! Никогда мы еще не шли таким ОСОБЫМ путем от всего христианского мира, как в 20 веке. И путь этот нас привел к дехристианизации. А ведь именно христианство привнесло духовный смысл в понимание истории.

Но мы потеряли религиозно трепетное отношение к истории. Вспомните, какое огромное количество людей мигрировало в советский период. Ведь история начинается с памяти семейной. Ты живешь в деревне, где родовое кладбище, изба, в которой жил хотя бы дедушка. Много вы найдете людей, которые живут в домах, где жили их дедушки даже в городах, не говоря уже о деревнях? Люди срывались со своих привычных земель и в общагах, коммуналках у них и детей формировалось совершенно другое сознание. Помните, как в приличных семьях, сохранявшихся в Советском союзе, старались не рассказывать детям об их предках, которых, допустим, репрессировали? И так приходило все в забвение.

Что же на этом фоне может дать переименование? Да, наверное, какой-то стимул, чтобы о чем-то задуматься… Но вы знаете, мне кажется, что мы опоздали лет, не скажу даже на 20, а скорее, на 50. Потому что после той катастрофы, которую претерпела наша страна во время Второй Мировой Войны (имею ввиду огромное количество потерь именно мужского активного населения и формирование поколений послевоенной безотцовщины, а это мужчины, которые не просто инфантильны, потому что они воспитывались без отцов, а это мужчины, у которых перекошено сознание в смысле ответственности, осознания самих себя в жизни, в том числе и в истории) апеллировать к этим людям с помощью исторических ценностей невозможно. В разговоре с этими людьми, чтобы докричаться до них, нужно апеллировать к чему-то другому.

Да, я как священник, не теряю надежду на то, что можно апеллировать к тому, к чему обращались первые христиане. Они ведь не апеллировали к величию Римской империи! Да, подчас апологеты, общаясь с тогда современными интеллектуалами, говорили об античной философии, культуре. Общаясь с иудеями, обращались к ветхозаветному прошлому. Но главный аргумент их апелляции был ЖИВОЙ ХРИСТОС. А Христа-то в нашей истории в последние десятилетия и не было. И нужно, прежде всего, обратить внимание на НЕГО, потому что, в конечном итоге, это единственное, что, может быть, как-то будет способно потрясти сознание наших современников.

Как ни странно, я, уже почти четверть века будучи священником и оставаясь преподавателем истории в наших духовных школах, пытался совместить одно и другое, и иногда мне кажется, что надо было меньше времени тратить на все эти исторические баталии, исторические лекционные курсы. Собственно у меня был даже кинокурс, который очень был популярен: «Историческая судьба России в отечественном кинематографе», «История христианства в мировом кинематографе»… Хватит истории! Нужно показать, что в современной жизни Христос может быть для них актуален – вот ДЛЯ НИХ – таких вот иванов, не помнящих родства.

- Можно ли Вас понимать так, что Вы не видите путей возврата России современной к России исторической?

- С детства я формировался в мысли, что, может быть, я и не буду жить в ТОЙ России, которая у нас была, которую у нас отняли большевики, но до которой я докопаюсь (почему я и стал интересоваться историей, живя именно в этом городе, в котором не трудно было предположить, что была какая-то другая жизнь, другая Россия). Так прожив большую часть жизни, я стал воспитывать своих детей. Я в какой-то момент решил, что на моих глазах происходит историческое чудо – возрождение России. В этой иллюзии я пребывал значительную часть 1990ых годов. А теперь и как историк, и как священник я констатирую, что не только Россия историческая, но и во многом церковная жизнь не возрождаются.